Однако не вся русская интеллигенция, как отмечает Н.О. Лосский, была безразлична к вопросам религии: «В то время, когда одна ее часть болезненно занималась проблемой свержения самодержавия, а так же односторонне была поглощена общественными и экономическими проблемами, другая  - проявляла интерес к религии, метафизическому и этичес­кому идеализму, идее нации и вообще духовным ценнос­тям».[3]

В 1901 г. в Петербурге было основано Религиозно-фило­софское общество, председателем которого являлся епископ Сергий (Страгородский), будущий Патриарх Московский и всея Руси. Посетителями этого общества были не только представители духовенства, но и миряне, среди которых были такие известные философы, как Д.С. Мережковский, В.В. Розанов, князья С Н. и Е. Н. Трубецкие, С. Н. Булгаков, Н. А. Бердяев, С. А. Алексеев (Аскольдов) и С. Л. Франк. Подобные заседания происходили и в Москве. Сборники «Проблемы идеализма», «Вехи», «Русская мысль», «Новый путь» отражали изменение умонастроения русской интеллигенции в начале века.

Необходимость осмыслить причины почти всеобщего охлаждения по отношению к религии аристократии, интеллигенции, студенчества чувствовали многие иерархи и пастыри Церкви. Ощущалась необходимость церковной реформы, которая бы изменила положение Церкви в стране, затронула все сферы церковной жизни: высшее управление, монастыри, духовные школы, приходы и т.д. В 1904 г. митрополит Петербургский Антоний (Вадковский) подает Государю записку[4], в которой излагает резонные основания к предоставлению конфессиональной свободы Русской Православной Церкви. В 1905 г. премьер-министр С.Ю. Витте создал при Кабинете Министров особое совещание с участием ряда профессоров из духовных академий (в том числе и епископа Сергия (Страгородского). В составленной ими так называемой «Первой записке Витте»[5] говорилось о необходимости созыва Поместного Собора. В этом же году всем архиереям Русской Православной Церкви было предложено прислать в Синод свои записки о положении Церкви и необходимых, по их мнению, преобразованиях. Эти записки вошли в трехтомник «Отзывов епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе», изданный в 1906 г., и стали рабочим материалом на Поместном Соборе 1917-1918 гг., который восстановил Патриаршество, принял множество важнейших решений по ключевым вопросам церковной жизни, в том числе и по вопросам реформы духовного образования.

Однако проводить в жизнь церковную реформу было слишком поздно: в стране зверствовали большевики, и Церковь уже не могла заниматься устройством своей внутренней жизни. Поместный Собор не успел завершить работу, и решения его не были претворены в жизнь. Церковь встала на путь исповедничества, и главная задача теперь состояла в том, чтобы выжить в условиях жестокого атеистического режима. Уничтожение духовных школ в 20-30 годы в России, массовые репрессии верных чад Церкви: священнослужителей, монахов и мирян, а среди них и богословов и преподавателей духовных школ, — привели к фактическому обрыву творческой богословской традиции дореволюционного периода. Но не оборвалась жизнь Церкви в России. Как верно отметил епископ Диоклийский Каллист (Уэр): «Отбросив мирские элементы, освободившись от обузы – неискренних членов, внешне приспосабливавшихся по социальным мотивам, - пройдя через очищение огнем, истинные православные верующие сплотились воедино, чтобы героически и смиренно противостоять гонениям. Один русский эмигрант пишет: «Везде, где вера подвергалась испытанию, изобильно изливалась благодать, совершались самые удивительные чудеса. Иконы сами собой обновлялись на глазах изумленных свидетелей, купола церквей сияли нездешним светом… Однако на все это не обращали внимания. Благодатная сторона того, что происходило на Руси, почти не вызывала интереса у всего человечества… Распятый и погребенный Христос всегда судится так теми, кто не видит света Его воскресения». Неудивительно, что огромное число людей должно было покинуть Церковь в час гонений: так всегда было и, несомненно, всегда будет. Тем более поразительно, сколь многие остались верны Церкви».[6]

В таких сложных исторических обстоятельствах бытия Православной Церкви в России, сопротивлявшейся натиску безбожной власти[7], Священноначалие в лице ее законного правопреемника, митрополита Сергия (Страгородского), вначале пыталось продолжать политику последних лет патриаршества Святейшего Тихона, но впоследствии, с упрочением этой власти, Церковь была вынуждена признать ее в качестве государственной и установить с ней двусторонние отношения. Речь идет о «Послании заместителя Патриаршего Местоблюстителя и временного Патриаршего Синода” 1927 г., деятельность которого была направлена на легализацию Патриаршей Церкви, восстановление церковного управления и устроение церковной жизни.[8]

Эта декларация 1927 г., которая  вызвала категоричный протест и горькое недоумение у многих православных современников митрополита Сергия как внутри страны, так и за рубежом, и ныне является одним из камней преткновения в двустороннем диалоге с Зарубежной Русской Православной Церковью (РПЦЗ).

Поэтому понятно, что православные, бежавшие от коммунизма, почти сразу разделились на две враждующие группы, одна из которых поддерживала отношения с матерью-Церковью, а другая основала независимую «церковь в изгнании», опираясь в своих канонических действиях на указ Патриарха Московского Тихона от 20.11.1920 г., позволяющий епископам Русской Церкви временно основывать собственные независимые церковные организации в случае невозможности поддерживать нормальные отношения с Патриархией.

В 1921 г. при поддержке Сербского патриарха Димитрия состоялся собор в Сремски Карловцах, и было учреждено  временное церковное управление русских православных в изгнании, подчиненное синоду епископов. Первым главой Карловацкого Синода стал митрополит Антоний (Храповицкий), один из наиболее ярких и смелых богословов начала XX века.

В то время как русская богословская наука в самой России была разгромлена,[9] она продолжила свое существование на Западе, в эмиграции. «До 1914 г. большинство православных иммигрантов – русских и греков – составляли бедные: малообразованные крестьяне и ремесленники, отправившиеся за границу в поисках земли или работы. Но крупная волна послереволюционной эмиграции включила в себя людей, способных установить контакт с Западом на высокоинтеллектуальном уровне и представить православное присутствие  неправославному миру так, как этого явно не могли сделать прежние иммигранты. Продуктивность русской эмиграции после 1917 г., особенно в первые годы, поразительна: за два десятилетия между мировыми войнами ее участники, как было подсчитано, опубликовали 10 тысяч книг и 200 журналов, не считая литературных и научных обозрений».[10] Грандиозный скачок был сделан в области библеистики: появились критические издания текстов Священного Писания; множество монографий, исследований, статей было написано по отдельным книгам Библии, по библейской истории, библейскому богословию. В области изучения святоотеческого наследия было тоже сделано немало: появились многотомные критические издания Отцов.[11]

Важную роль места встречи между православными и неправославными сыграл знаменитый Свято-Сергиевский богословский институт в Париже, основанный в 1925 г. Мысль о создании богословской школы в Париже возникла еще в 1922 году на съезде Всемирного Христианского Студенческого Союза, в среде деятелей Русского Студенческого Христианского Движения (РСХД): Л.А.Зандера, А.Никитина и Л.Н.Липеровского. Проект нашел поддержку в профессорско-преподавательских кругах русского рассеяния. Митрополит Антоний (Храповицкий), Н.Н.Глубоковский, Н.П.Рождественский, А.П.Доброклонский, Н.С.Арсеньев, С.Л.Франк, Б.П.Вышеславцев, Карсавин, С.Н.Булгаков, В.В.Зеньковский, Г.В.Флоровский, А.В.Карташев — все они поддержали начинания митрополита Евлогия (Георгиевского).[12] «Оказавшись на чужбине, эти ученые продолжили традиции русского богословия на новой почве, в новых условиях. Встреча с Западом лицом к лицу оказалась для них весьма плодотворной: она мобилизовала их силы на осмысление их собственной духовной традиции, которую надо было не только защитить от нападок, но и представить Западу на понятном для него языке. С этой задачей богословы русского Зарубежья справились блестяще. Именно благодаря их трудам западный мир узнал о Православии, о котором до того знал лишь понаслышке. Более того, именно оказавшись на Западе, представители «парижской школы» сумели преодолеть то, что прот. Г. Флоровский назвал «западным пленением» русского богословия. Это «пленение», начавшееся еще в XVII веке, на протяжении почти трех столетий сковывало отечественную богословскую мысль, держало ее в узах латинской схоластики. Освободиться от него можно было только вернувшись к тому, что являлось подлинно православной традицией, к святоотеческим истокам русского богословия. И это тоже удалось сделать представителям «парижской школы»[13].

Важной вехой в истории института стали послевоенные годы, когда к профессорско-преподавательской корпорации присоединились выпускники института: А.Князев (выпуск 1943 года), А.Шмеман (выпуск 1945 года), И.Мейендорф (выпуск 1949 года), Н.Осоргин (выпуск 1950 года), П.Евдокимов (выпуск 1928 года), Б.Бобринский (выпуск 1949 года), Это развитие академической науки продолжалось и в послевоенные годы. В то же самое время один за одним начинают умирать представители старшего поколения преподавателей: после отца С.Булгакова ушли из жизни К.Мочульский (†1948), Г.Федотов (†1951), М.Осоргин (†1951), Б.Вышеславцев (†1954). В 1946 г. скончался ректор и основатель Института митрополит Евлогий (Георгиевский); его преемник — митрополит Владимир (Тихоницкий) — назначил ректором возведенного в сан епископа архимандрита Кассиана (Безобразова). Вскоре (в 1950–1951 годах) институт лишился и величайшего богослова — отца Г.Флоровского, переехавшего вместе с отцами А.Шмеманом и И.Мейендорфом в США, где они начали преподавать в Свято-Владимировской семинарии.

Епископ Иларион (Алфеев) в богословии «парижской школы» выделяет пять направлений, каждое из которых характеризуется своей сферой интересов и своими богословскими, философскими, историческими и культурологическими установками. «Первое, связанное с именами архимандрита Киприана (Керна), протоиерея Георгия Флоровского, Владимира Лосского, архиепископа Василия (Кривошеина) и протопресвитера Иоанна Мейендорфа, по его мнению, служило делу «патристического возрождения»: поставив во главу угла лозунг «вперед - к Отцам», оно обратилось к изучению наследия восточных Отцов и открыло миру сокровища византийской духовной и богословской традиции (в частности, творения преподобного Симеона Нового Богослова и святителя Григория Паламы). Второе направление, олицетворявшееся, в частности, протоиереем Сергием Булгаковым, уходит корнями в русский религиозный ренессанс конца XIX - начала XX века: влияние восточной патристики переплелось в нем с влияниями немецкого идеализма, религиозных воззрений Владимира Соловьева и священника Павла Флоренского. Третье направление готовило почву для «литургического возрождения» в Православной Церкви: оно связано с именами выдающихся литургистов протоиерея Николая Афанасьева и протопресвитера Александра Шмемана. Четвертое направление характеризовалось интересом к осмыслению русской истории, литературы, культуры, духовности: к нему можно отнести Г. Федотова, К. Мочульского, И. Концевича, протоиерея Сергия Четверикова, А. Карташева, Н. Зернова, чтобы ограничиться только этими именами. Наконец, пятое направление развивало традиции русской религиозно-философской мысли: его представителями были Н. Лосский, С. Франк, Л. Шестов, протоиерей Василий Зеньковский. Одной из центральных фигур «русского Парижа» был Н. Бердяев, который не принадлежал ни к одному из направлений: он считал себя не богословом, а независимым религиозным философом, но в своем творчестве затрагивал и развивал многие ключевые богословские темы. Особняком стоят и такие выдающиеся духовные писатели, как митрополит Сурожский Антоний и архимандрит Софроний (Сахаров)».[14]

Московский Патриархат тоже внес выдающийся вклад в развитие богословской науки в Западной Европе. Среди ее богословов были В.Н. Лосский (†1958), архиепископ Брюссельский Василий (Кривошеин) (†1985), архиепископ Алексий (ван дер Менсбрюгге) (†1980). Яркими представителями русской духовной традиции были Леонид Успенский (†1987), автор трудов по богословию иконы, а также монах-иконописец Григорий (Круг) (†1969). В наше время всему православному миру известны такие имена, как митрополит Сурожский Антоний (Блум) и Н.В. Лосский.

После освобождения Церкви от давления и преследований атеистического государства прошло более десяти лет. Многое изменилось в жизни Церкви, многие проблемы, возникшие в предыдущие десятилетия, начали разрешаться. Начался процесс богословского возрождения в нашей Церкви. Появилась возможность осмыслить «трудные этапы» истории Русской Церкви. Современная жизнь нашей Церкви выявила актуальность и необходимость дискуссии по богословской тематике всего XX века. Но это не значит, что современное православное богословие должно остановиться на темах начала века. И здесь хочется выразить надежду, что мы сможем объективно оценить исторический путь Православия в XX веке, усвоить положительный опыт ее наследия, попытаться «заглянуть в будущее», поразмышлять о проблемах нового тысячелетия и о необходимости богословского ответа на них.

[1] Прот. Георгий Флоровский. Пути русского богословия. Париж, 1983, с.502.

[3] Н.О. Лосский. «История русской философии». М., 1991, с.197.

[4] См. Д.В. Поспеловский. Русская Православная Церковь в XX веке. М., 1995, с.25.

[5] См. Сергей Голубцов. Московское духовенство в преддверии и начале гонений 1917-1922 гг. М., 1999, с.5.

[6] Епископ Диоклийский Каллист (Уэр). Православная Церковь. М., 2001, с. 156.

[7] Святейший Патриарх Московский Тихон, старавшийся  быть сдержанным в отношениях с большевистской властью, которая обрушилась на Церковь как на врага отечества с арестами священнослужителей и конфискациями имущества из церквей и монастырей, в 1923 г. писал: «Русская Православная Церковь вне политики, а потому не хочет быть ни красной, ни белой церковью. Она должна и желает быть Единой Соборной и Апостольской Церковью, и все попытки с любой стороны вовлечь церковь в политическую борьбу должны быть отвергнуты и осуждены». Епископ Диоклийский Каллист (Уэр). Православная Церковь. М., 2001, с. 158.

[8] «Заместитель Патриаршего Местоблюстителя в своих усилиях по нормализации церковной жизни был озабочен благом Церкви и делал все возможное в конкретных исторических обстоятельствах, чтобы прийти к соглашению о легализации Высшего Церковного управления, не изменяя вероучительным и каноническим принципам» (Итоговый документ семинара «Отношения Русской Православной Церкви и властей в России в 20-е – 30-е годы». Утвержден решением Священного Синода РПЦ 18 июля 2002 года).

[9] В Советском Союзе духовные школы возродились только в 1943 г. Они стремились по крупицам восстанавливать разгромленную в годы лихолетья традицию духовного образования, но недостаток сил и внешние препятствия не позволяли тогда говорить о действительном возрождении богословской школы.

[10] Епископ Диоклийский Каллист (Уэр). Православная Церковь. М., 2001, с.182

[11] Многие другие отрасли богословской науки поднялись на новый уровень благодаря открытию новых источников. Все это богатство оставалось практически недоступным нашим богословам. Лишь в самые последние годы стали у нас появляться исследования в области библеистики и патристики, учитывающие достижения современной западной науки.

[12] В начале 20-х годов перед митрополитом Евлогием (Георгиевским), управлявшим православными приходами русской эмиграции в Западной Европе, встал вопрос о необходимости открыть дополнительный приход в Париже. 18 июля 1924 года, в день памяти преподобного Сергия Радонежского, на северо-востоке Парижа была приобретена территория будущего Свято-Сергиевского подворья. В первый же год существования подворья при нем образовался Богословский институт.

[13] Иеромонах Иларион (Алфеев). Православное богословие на рубеже столетий. М., 1999, с.394.

[14] Там же, с.396.

 http://bogoslov.ru/